Вырыпаев Н. П
Две судьбы
.
Город лежал внизу, в долине,
купаясь в сизой пелене не то дымки, не то
смога. Странное плавание домов в туманном
мареве, создавало впечатление нереальности всего этого. Туманное марево простиралось
до самого горизонта, и на краю его горели, будто подвешенные в воздухе, снежные
вершины Масиса1. Я стоял около старого
каменного забора, и не мог отвести глаз, завороженный этой красотой. Любуясь этим сюрреалистическим видением,
я почти забыл, что привело меня в этот странный и большой виноградник, с не менее
странным забором, огораживавшим его пространство. Было удивительно: сколько же труда
было приложено, чтобы вот так, в наброску, без всякой связки, сгородить этот высокий
забор из камня – плитняка. Я уже привык к трудолюбию армян, и не удивлялся труду
армянских каменотесов: с их каменными крестами – хачкарами, с их каменным, вырубленным прямо в скале, двухъярусным
храмом Гегарда,2 с родниками, украшенными
каменной вязью армянской письменности. Но
это, что это такое? Откуда и зачем же сюда привезли не один десяток самосвалов этих
камней, и, как они держаться, и забор, почему не разваливается?
- «Слушай! Любуешься? А я за этим забором, и
при этой красоте, как птица в клетке. Хочешь, песни пой, хочешь шакалом вой. Ты спрашиваешь,
откуда я привез эти камни? Слушай! Пойдем, я покажу тебе свой виноградник. Попробуем гроздья с каждой лозы. И ты оценишь каждую. Я их собрал чуть не со всего света» - так рассказывал
мне мой новый знакомый. Бобо – джан, как уважительно называли его мои армянские друзья,
- старик неопределенного возраста, с седой армянской бородой, седыми лохмами и большими, чуть- чуть грустными армянскими глазами, выглядывавшими из - под
седых, густых бровей. Его имя, в своем рассказе, я сохранил в неприкосновенности. Он говорил горячо, как всякий южанин, и владел довольно
сносно русской речью. Жаль, что я не смогу
передать своеобразие его говора и
акцента, хоть и армянского, но на русском наречии. Да это, в конце концов, для нас,
читателей и рассказчика, не так уж и важно.
Он продолжил:- «Послушай! Ты попробуешь виноград,
и поймешь, как он таким получается».
Не торопясь, мы обошли весь
виноградник, перепробовали гроздья множества
лоз; и я услышал историю её каждой.
И, когда мы, наконец, остановились и я, обожравшийся
сверх всякой меры виноградом, осоловело глядел, и рассеяно уже едва слушал собеседника - он
вновь обратился ко мне: «Ну, теперь ты знаешь, как растет виноград. Взгляни на каждую лозу,
взгляни, откуда она растет, взгляни на кучи камней возле каждой. И, слушай,
взгляни на мои руки», - И он показал мне
ладони своих рук, - не ладони, а рачьи клешни, покрытые сплошными буграми толстой мозоли. - Слушай! Погляди, и ты увидишь, что такое армянская
земля. Слушай! В нашем народе так и говорят: «Когда Господь создавал Землю, так
он сеял ее в решете над Грузией, а камни из решета бросал в Армению». Слушай! Я
эти камни ниоткуда не привез. Камни сами
вырастают из земли моего виноградника. Ты видел, - я их складываю в большие
кучки около каждой лозы, а потом они и становятся этим забором».
Утомленный
прогулкой, а скорее виноградным обжорством, я попросил
его посидеть со мной вместе на скамеечке в винограднике. И тут я ему напомнил зачем я пришел: купить у него винограда. – «Слушай! Зачем торопишься? Торопливость сокращает
сроки жизни». Видя мое хорошее расположение к нему, Бобо – джан
стал более приветливым и, когда сидеть на
лавочке нам уже надоело, он пригласил меня
в свой удивительный подвал.
Я
в первый раз увидел такое. Виноград был здесь повсюду: гроздья лежали на стеллажах, висели на
крючковатых шипах каких то сухих лиан,
ягоды винограда были рассыпаны в великом
множестве на каких то полках и развалах. Ошарашенный, и
удивленный увиденным, я не мог сообразить:
сколько же тонн винограда видели здесь мои
глаза.
- «Не удивляйся – продолжил рассказ - Бобо – джан, - я ведь живу этим. И мой виноград пойдет на продажу только
весной. Сейчас я его не продаю. Я не шкурник с базара.
А до этого срока, слушай,- сколько раз я оберу каждую гроздь, и выброшу смятый,
плохой». Эти слова смутили, и даже огорчили
меня. Совет армянских друзей купить у Бобо - джана виноград
оказался, наверное неверным, и напрасно я побеспокоил старика. Показалось, что я
получил намек, и не там ищу на продажу виноград – угощенье моим родным. Я начал
его благодарить за гостеприимство и торопливо с ним прощаться. Однако
не тут то было. Мой собеседник бурно запротестовал – «Слушай. Зачем уходишь. Ну,
не за тем же я позвал тебя в подвал, чтобы
показать тебе этот свой виноград. Мои друзья привели тебя ко мне, и сказали, что ты говоришь, по - русски, а понимаешь по – армянски.
Ты, так мне кажется, слушаешь ушами, а понимаешь
сердцем. Ты, для меня будешь гостем из России, и будешь моим внимательным, хорошим
слушателем. А, мне есть, что тебе рассказать и об Армении и о России».
- «Мои друзья захвалили меня.
Я ничего не понимаю по-армянски, - ответил
я,- знаю всего несколько слов, - но зато
понимаю горячие чувства, вложенные в армянскую речь. Вот и все».
-Бобо- джан продолжил дальше: «Слушай. Пойдем со мной, и ты увидишь,
куда я скрываюсь, когда мне плохо, когда
сердце шакалом скулит, и я не знаю, где мне от этого всего скрыться».
Мы прошли в дальнюю часть подвала. Бобо- джан пригласил меня за столик, мы
присели. И тут он снова стал угощать, а я таращить свои глаза, и удивляться разным
армянским чудесам. Удивляться не только необычной
едой, но и видом всего этого подземелья.
Я с изумленьем разглядывал разные – разности,
описать которые не берусь. Но больше всего меня поразили громадные, из обожженной
глины, что то вроде горшков. Высотой они были чуть не во
весь человеческий рост. Я спросил, для чего они служат, - «А, вино в них делаем. И сейчас мы его будем
пить - молодое вино – мадьжар. Слушай, начнем, как полагается,
с чачи. Так называют виноградную самогонку
грузины. Много ее пить не нужно – вкус молодого
вина потом не узнаешь. И я угощу тебя настоящей бастурмой».3
Рюмка чачи и кусочки обжигающей рот наперченной
бастурмы. А, затем, мы пили белый, как молоко, и бьющее в нос, как газировка, молодое вино - мадьжар. «Пей мадьжар – жена
молодая будет довольна» - шутил Боб- джан. И снова виноград на столе. И всего этого было много, для
меня - северянина, - много: и угощений и
впечатлений. И, когда, наконец, все было выпито и съедено, и мы пришли в состояние
внимательного слушателя и словоохотливого рассказчика, Бобо – джан начал свой рассказ, ради которого он так долго готовил
меня – слушателя из России. А, рассказ его
так поразил меня, что во всех подробностях
я помню его до сих пор. В этом его рассказе
я сохранил подлинные имена и факты, и в нем нет и намека на мой авторский вымысел.
Может быть, только некоторые детали этого
рассказа, не смогла сохранить моя память.
До войны – начал свой рассказ – Бобо- джан – я служил в армии в Ростове
на Дону. Служба, как служба – трудное дело. Но нас тогда учили, а не гоняли на работы на дачи больших начальников. Трудно было, но не было обидно.
Иногда давали увольнительную. В одном увольнении я познакомился с девушкой. Звали
ее Марией. Слушай! Мы понравились друг другу. Слушай! И, что бы чаще видеться с
ней, я стал стараться заслужить увольнительную хорошей работой, службой, и учебой. А нас тогда, ведь, учили, что бы мы были не бестолковыми баранами,
а солдатами. Командиры - начальники узнали об этом, и стали это использовать. Слушай! Я готов был выполнять любую
трудную, грязную работу – лишь бы заработать
поощрение и увольнение. Не мог я, слушай, дождаться встречи с ней. Она тоже по мне
скучала. И, при нашем свидании, с радостью и лаской кидалась ко мне. Служба была
не один год. Мы расписались, и стали мужем и женой. Слушай, я ни какой, ни будь
обманщик любимой девушки. Родители ее, нас
за нашу любовь не упрекали. Они помогали нам. Верили мне, что, я ее не обижу. Мы
договорились переехать, сюда, в Ереван. У нас родилась дочь. Назвали ее Сашей. И
она стало нашей общей радостью. И все у нас было хорошо. Я привез Марию в Ереван
вместе с дочерью. Но мои родители не простили мне, что я не послушал
их – женился на русской, а не на армянской девушке, на которой они меня
женить хотели. Слушай! Темные, малограмотные, они не
полюбили мою жену и мою дочь. И сделали все,
чтобы нас разлучить. Родители всегда найдут
способ наказать своих детей за ослушание. Слушай! Черным был тот день, когда уезжала
от меня в слезах Мария. А я, как послушная, побитая собака остался без нее, здесь
в Ереване. Я писал ей, что заработаю к себе уважение, что, я ее крепко, крепко люблю.
А, она меня пусть ждет и ждет. Никакого развода
и быть не может. Я без нее жить не могу. Все, что я зарабатывал, я отсылал ей. Слушай. Я
строил вот этот свой дом и растил этот виноградник.
Так было много лет до войны. И мы уже думали – надежда нас не обманула. Мы будем
скоро вместе, и уже никогда не расстанемся. Слушай, зачем дают человеку такие испытания?
Началась война и все наши мечты, – где теперь они? Жизнь нашу, как лозу обвил и
придушил гайлюк.4Будь проклята эта война! Меня призвали в армию. Слушай. Я служил на турецкой границе – рукой дотянуться до Масиса. Это Арарат по - вашему. В войну,
говорили нам, они не были нашими друзьями. Это понять можно. Слушай. Турки вечные
наши недруги. В старые века, - так говорят грамотные люди, - была Великая Армения.
Турки захватили западную часть Армении и наш выход к морю.
Ведь Трабзон, Карс и озеро Ван были армянскими. Часть
земель, южнее наших, южнее Аракса, была населена ведь армянами. Так было до 15 –
года. Слушай! В одну ночь они перебили многие сотни, сотни тысяч армян: мужчин,
стариков, женщин, детей. Остальных живых
армян разогнали или изгнали их с родины. Слушай! Наш композитор Комитас от всего этого ужаса сошел с ума. Говорят, Ленин откупился
от турок и отдал в аренду эти наши земли. А, Армения стала маленькой. И вот он рядом
армянский Масис - Арарат, а не наш – он в плену у турок. В Ереване есть памятник, этому непонятному слову – геноциду армян. А, я
говорю попросту, - резне
армян турками. Слушай! Был бы ты в годовщину этой резни, у того памятника. Слушай!
Там тысячи людей. Народ и приходит и приезжает со всей Армении, и кругом цветы,
цветы. Там женский голос поет печальные песни
Комитаса. И, слушай! Там в это время многие женщины плачут, а мужчины не могут скрыть
своих слез. А в нашем старинном храме, в Эчмиадзине,5в этот
день идет поминальная служба. Слушай! Каждая семья армян потеряла там, в то время,
или родственника, или близкого. Турки разогнали армян с родной земли по всему свету.
Слушай! Зачем говоришь, - это было давно.
Для нас, армян, это было как вчера.
На турецкой границе были, в то военное время, земляки
моей Марии – донские казаки. Слушай! Весь народ Армении верит, и знает – это они
защитили нас в эту войну от турок – турки
их боялись. Слушай! А что у меня? Я тосковал по своей семье, а Мария была далеко.
И,
я служил и жил в постоянной тревоге за них – ведь война. Она пришла
на землю моей родной Марии и моей дочери. Слушай! А, я был здесь, и ничем не мог им помочь.
Слушай! Ну, скажи: я не надоел тебе своим рассказом?
Я вижу,
что ты еще меня слушаешь. Кончилась
война. Сколько я искал своих родных? Искал всюду по России и другим местам. Слушай!
Много раз ездил в Ростов. Там после войны,
даже дома того нет. Спрашивал тех, кто остался. Никто не помнит. А, власти тоже
ничего не могут, или знают, да не хотят ничего
сказать. Как же я наказан родителями за непослушание им. Неужели они не видели,
что ни мне, ни Марии друг без друга не жить.
Не знаю, сумел бы я свой семье помочь. Но мы или жили бы вместе, или умерли вместе.
Я никому мою Марию не дал бы обидеть. Знакомые и друзья убеждали меня, что никакой
надежды найти их, нет. Родные много раз пытались познакомить меня с разными девушками
и женщинами. Я на них даже не смотрел – никого мне не надо, - кроме Марии. Прошло уже много лет. Ты, может быть,
и не поверишь, а я до сих пор не знал, и не знаю других женщин, - только ее. Мне
противны те, что ко мне пристают, чтобы я только обратил на них внимание. А, ведь я, когда был молодым, нравился многим
девушкам и женщинам.
Слушай! Я тебе не надоел своим рассказом. Если
поедешь через Ростов, - у него на глазах навернулись слезы, - передай мой поклон земле моей Марии и моей дочери Саши»
- Я не стал огорчать старика,
что полечу завтра на самолете, и не смогу сделать этого, но пообещал выполнить его поручение. Помня об этом обещании, в своих
странствиях, я поклонился потом, позднее и земле Марии и земле их дочери, и земле, давшую великую Любовь этим людям: простому Человеку, и его любимой, и его
любящей Женщине.
- «Ну,
показывай – снова обратился ко мне Бобо – джан - свою посуду, для винограда. Ты в чем его повезешь? Э,
да она не подходит. Я тебе дам свою, которая получше. А
виноград тебе не подарю, а продам по базарной цене. И продам только тот, что войдет в эту корзину. Ты заметил, как много у
меня нахлебников. Только и упрекают, что я раздаю виноград
всем бесплатно. А так: и тебя не разорит, и меня не обидит».
И мы снова прошли по винограднику. Бобо – джан
срезал с каждой любимой лозы лучшую гроздь
и уложил ее в корзину. Дальше было не интересно. Я расплатился за виноград. Он
бурно запротестовал, когда я захотел приплатить сверх базарной цены. – «Плати
только за виноград, что лежит в корзине». Оглушенный и растроганный всем виденным и услышанным, я не в силах был все это переварить в своем сознании.
И стал нелепо топтаться у калитки, и растерянно за все благодарить и прощаться.
И, теперь настала пора рассказать, как
оказался я в этом винограднике. Я в Армении бывал уже не раз раньше. А, это была хоть и необычная для меня,
но заурядная командировка. Я приехал на знакомое мне предприятие. С главным
инженером этого предприятия, мы даже были вместе в командировке в Чехословакии.
Зная меня, мои старые армянские коллеги, упросили меня быть Председателем
Ведомственной комиссии по приемке опытно - конструкторской работы этого
предприятия. Они также уговорили и начальство. Так и попал я в Армению. И,
занялся делом, не обещающем тебе ни орденов, ни славы. Дело, в котором не легко
найти друзей, но легко найти гнев начальства. Ну, а теперь же, сегодня, все это
было уже позади. Кончилась рутина изучения и оценки качества техдокументации;
кончились непрерывные контрольные прогоны работы изделия; кончились бесконечные
споры вокруг дипломатичных
формулировок заключительных документов.
« Наконец то, все, - конец всему делу» - облегченно вздохнул я, и обратился к
армянским коллегам: - «Пока у нас есть пауза, для оформления документов, где я мог
бы сам купить домой гостинец – корзиночку
винограда? - «Только не на базаре» - зашумели коллеги - «Гагик, познакомь его с Бобо – джаном. Он любит людей из России, которые умеют его
слушать». Так и оказался я у Бобо - джана в винограднике.
На другой день закончилась работа нашей
комиссии. И друзья и коллеги попытались сочинить нечто вроде заключительного
банкета. Под предлогом отлета я от него
отказался - скоро самолет. «И, потом,
дорогие друзья, - обратился я к коллегам,- вы и без того сделали для меня очень
дорогой подарок – дороже любых коньяков, вин и шашлыков на природе –
познакомили меня со Святым человеком, - Бобо – джаном.
Такими людьми вы можете гордиться. Может гордиться Армения, и любая страна, у
которой есть такие чистые душой люди ».
И, у человечества, быть может, есть еще
надежда сохранить себя и не утонуть в море пошлости и безнравственности – размышлял я над всем этим под гул самолета, - стараясь переварить и осмыслить услышанное и
увиденное, там у Бобо-джана - удивительного человека,- стойко несшего крест своей Любви.
Гул самолета, закладывал уши. И вдруг меня
осенило: да ведь подобное же случилось
и в нашей семье – в жизни бабушки
Татьяны Егоровны. История эта была рассказана мне ей самой. И я постараюсь пересказать ее, ее же
словами.
- С Семкой
то – твоим дедом Семеном Андреевичем – хоть и жил он в соседней деревне - мы давно приглянулись друг другу. Сема ученым
был - читать, писать умел. А, я грамоты не знала. И такое горе меня взяло, что
я неграмотная . И стала говорить отцу: - «Хочу быть
грамотной - и все тут!!».
И, отдали меня в обучение, - за пуд пшена,-
двум монашкам: псалтырь (это такая церковная книга) научиться читать. Одолела я
быстро эту грамоту, а от нее и до светской грамоты рукой подать. Выучила и ее. Многим
сватам я все время давала: от ворот – поворот. Мой же отец - ни в какую - не хотел видеть в Семке
моего жениха. Мол, ты без большого ума и понятия. А, он мол, какой же тебе
жених – вечный батрак безземельный. Крепко спорили мы с отцом. И, однажды,
собрала я вещички и пошла к Семке. Догнал меня на
лошади отец и чуть не отхлестал вожжами.
Но, ведь он любил меня. Осадил, и
выговорил: мол, от судьбы и бога не уйдешь. Поехали домой, а Семка пусть сватов
присылает. Обвенчались в Тарханах – в церкви. Родилась у нас дочка – твоя мама.
А, Семена Андреевича Матвеева призвали служить в армию. Служил в
Благовещенске.
На службе Сема отличался. И решил он остаться на сверхсрочную. А
сверхсрочникам можно было выписать семью. А было это 909 году. И,
стала я собираться в дорогу. Вся деревня
Шафтель со слезами меня провожала и уговаривала: «Да,
куда ты в такую даль едешь? Да, ни куда ты еще не ездила Да,
еще, говорят, будет тебе очень тяжело и страшно. Да, говорят и чугунка то еще
не достроена». Но я твердо решила. Деревенские жалельщики
все говорили правильно. Живя в шафтельской глуши, я, точно, никогда по железной дороге не
ездила. Ходила с монашками пешком в Киев,
но то было просто трудное удовольствие. Я видела железные дороги, но не знала, что это такое. Правильно все
говорили, когда отговаривали меня не ехать. Было, по – первоначальности, и
тяжело и страшно. Что и говорить, иногда трусила – ведь не одна еду – с дитем. Сшила я себе юбку в
шесть точей. Научила дочку прятаться в ней, в ее
складках, когда подходят незнакомые люди. И, когда подходят кондукторы и контролеры – все меньше будут траты
на детский билет. Так и провезла ее зайцем, но, думаю, все они видели, да
молчали.
А, дорога эта, по мне, была и длинная и
долгая. И, ехала я не одна – с дочкой. И, длилась та дорога не день и не два –
месяц. А дорога - то была еще и не достроена – через Байкал нас перевозили на
пароме. Круг Байкала тогда дороги еще не была построена6 Приехала в Благовещенск. И
вздохнула: с семьей то жить легче – все
невзгоды пополам. Научилась портнихой. Купили машинку «Зингер». И стала
обшивать весь гарнизон. Семен Андреевич стал готовиться сдать экстерном за
реальное училище. И сдал его. И за это получил похвалу от начальства и
повышение по службе. И все было хорошо. В 910 году родилась твоя тетя Катя, - а в 14 году твой дядя Лёля7–
Алексей Семенович. Живи, да радуйся семейством. Но началась мировая война. Полк
ушел на фронт. И опять я осталась одна, но при хозяйстве и трех малолетних
детях. И решила прибиваться к родным краям. Все легче прожить. С тремя детьми,- Лёльке то был
только годик - снова приехала в Шафтель. Привезла и
детей и все хозяйство. Вот и кончилась моя семейная жизнь. Семен только раз
приезжал на побывку. И больше мы его не видели. На фронте стал он прапорщиком –
командиром батареи. В революцию полк перешел на сторону красных и его выбрали
командиром полка. И по каким фронтам носило моего Сему?
Кто знает? Последнее письмо прислал он из под Иркутска.
А дальше темень – пропал без вести. Хлопоты ничего не дали - пропал и все. И
началось трудное после революции время. Ничего не было. Даже соли. Соль хранили в пересеке8
Отец колол дощечки от пересека, в котором соль
хранили, и вываривали в скудной еде – так её и солили. В 21 году ведь был недород, голод был.
Вздохнули только при НЭП-е.
С крестьян сняли непосильные поборы и прибавилось земли. Но не стало легче жить мне с
тремя малолетними детьми. А от Семена Андреевича нет и нет вестей, как и прежде.
И, видно, мы его уже живым и не дождемся.
В один день пришел незваным гостем Кузьма –
из нашей же деревни. Заговорил о тяжести вдовьей жизни. Спросил, - не нуждаюсь
ли в какой помощи. Долго говорил о разных – разностях, а в конце разговора предложил
выйти за него замуж. Он видел вдовью
нужду, и не чаял ему отказа. Я сразу, как он заговорил, поняла, куда он клонит.
Но, как глянула на него: замухрышка, в замурзанной
шубе, с кнутом за поясом, носом шмыгает, да сопли рукой подбирает. И, как
вспомнила своего Сёмку- стройного, с пшеничными
усами, быстрого и веселого, с умными глазами, - так словно кипятком меня
ошпарило и сердце спицей прокололо. Нет, нет и нет. Пусть я слезами умоюсь и
потом изойду, но никогда не быть этому. Тяжка вдовья жизнь, но вдовой я и останусь.
И первой своей любови не предам и буду ей верной.
И это весь рассказ бабушки об этом. Да,
осталась она вдовой, и всю свою любовь отдала детям: вырастила их троих, вырастила и воспитала семерых
внуков.
Любовь Матери
правит миром, оберегая детей своих, и противостоя всем мерзостям мира. И когда все поймут это,
- исполнится пророчество Достоевского. Говоря « красота спасет мир», он
должен был бы добавить: «Любовь и доброта Матери спасет его,
заблудшего в потемках бытия».
Каждая семья
имеет свою мать - Беригиню. У нас это была бабушка
Таня - Светлый наш Ангел. Вечная благодарная Память ей за это - труженице,
бывшей всегда рядом с детьми и в радости, и в горе, и во всех их трудностях.
И, невольно
сам собой напрашивается вопрос: ну, не полоумные ли, сумасшедшие ли они, и,
счастливы ли были эти двое, что выбрали эти свои тяжелые судьбы: герой и
героиня моего рассказа? По – моему, да счастливы. Среди повседневной суеты и
рутины жизни, нашли они величайшую драгоценность и редкость – свою Любовь. И Она согревала их души, дарила им надежду, а
без неё – Любви - им не жить Они в своих
тяжёлых судьбах явили нам высокую
стойкость и твердость своего духа, а, Любовь свою, - как проявление ее высокого
духовного начала. И нам до этого ещё расти, да расти.
Вот это и
есть примеры Любви и Верности. Это во имя них идут и на крест и
на каторгу. Эти слова захватали грязными руками люди бескрылые, никогда не испытавшие ничего подобного и
заменяющие Любовь, новообретённым
словом – секс: сплошной физиологией. В обиходе русского языка и русской
традиции есть другое, более ёмкое слово, обозначающее это. Оно (это слово)
отделяет Любовь от этого явления. В нем
видно и отношение русского традиционного общества к нему. .
И это свойственно не только для русского
общества – вся высокая культура человечества сплошь основана на прославлении Духовного
начала в Любви.
Ну, а люди, подменяющие Любовь сексом, - сами того
не замечая,- духовно обкрадывают и себя и детей своих, - никогда не тронут
они сокровенные струны Души своей. Поразительна настойчивость
в этом этих, якобы свободных от комплексов и предрассудков людей. В мире всегда
были и будут люди, меняющие «золотой рубль - целковый на горсть медных пятаков». И, по - моему, этих несчастных, якобы героев, жалеть надо убогих, -
инвалидов духа, а не ставить их на пьедесталы. Поразительна сладострастная настойчивость
в этом деле нашего телевидения: будто выполняют, милый их сердцу, чей то заказ.
И они называют «любовью» скотство и пошлость постельных сцен, повторяемых ими изо дня
в день, с завидным и уже порядком поднадоевшим постоянством. И приучают всех
телезрителей к мысли, что подглядывать в замочную скважину какой – ни будь
спальни - не позорное дело.
Боже, как
далеки они от проявления Высокого Духа, чем являются Любовь и Верность! И,
неужели они не понимают, что их сознанием манипулируют, но что не сделаешь ради
денег!
Пояснения, быть может непонятных читателю, слов:
1Масис – Арарат. Горная
система, состоящая из вершин двух потухших вулканов. Сис- по армянски
- восточная малая вершина, и Масис – западная большая вершина.
2Гегард
– древнейший храм, находящийся в
отдаленном ущелье в горах Армении. Вырублен, прямо в скале, не одним поколением армянских
каменотесов. Верхний ярус храма поддерживается четырьмя цельно вырубленными
колоннами. По фризу нижней ротонды вырублено изречение на армянском алфавите.
Внутри храма родник. Легенда говорит,
что здесь были в старину спасены, от разграбления и уничтожения, старинные
армянские манускрипты ( рукописи). При храме мужской
монастырь. Храм - памятник старины.
3бастурма
(армянское) – специально приготовленная мясная
вырезка, и сильно наперченная сверху, чтобы отпугивать мух, при вялении.
4гайлюк
- народное название вредоносного растения – сорняка.,
5 Эчмиадзин
– мировой центр христианской, армяно – григорианской
церкви. Там находятся: армяно- григорианский храм 3 – го века постройки, армяно –
григорианская Духовная Академия, религиозный стародавний музей и мужской
монастырь.
6 Бабушка, повидимому,ошиблась. Круго -
байкальская ж.д. была построена раньше и, если их повезли на пароме, наверное, что то на ней было неисправно.
7Лёля
– сокращенное имя – Алексей. Особенность
говора бывшей деревни Шафтель.
8пересек,
- перерезанный поперек бочёнок
с дном и деревянной крышкой, для
хранения сыпучих продуктов. Из говора деревни Шафтель.
Июнь,