Вырыпаев Н. П                               

 

                                                                  Две судьбы

 

.

Город лежал внизу, в долине, купаясь в сизой пелене   не то дымки, не то смога. Странное плавание домов в  туманном мареве, создавало впечатление нереальности всего этого. Туманное марево простиралось до самого горизонта, и на краю его горели, будто подвешенные в воздухе, снежные вершины Масиса1. Я стоял около старого каменного забора, и не мог отвести глаз, завороженный этой  красотой. Любуясь этим сюрреалистическим видением, я почти забыл, что привело меня в этот странный и большой виноградник, с не менее странным забором, огораживавшим его пространство. Было удивительно: сколько же труда было приложено, чтобы вот так, в наброску, без всякой связки, сгородить  этот высокий забор из камня – плитняка. Я уже привык к трудолюбию армян, и не удивлялся труду армянских каменотесов: с их каменными крестами – хачкарами, с их  каменным, вырубленным прямо в скале, двухъярусным храмом Гегарда,2 с родниками, украшенными каменной вязью армянской письменности.  Но это, что это такое? Откуда и зачем же сюда привезли не один десяток самосвалов этих камней, и, как они держаться, и забор, почему не разваливается?

    - «Слушай! Любуешься? А я за этим забором, и при этой  красоте, как птица  в клетке. Хочешь,  песни пой, хочешь шакалом вой. Ты спрашиваешь, откуда я привез эти камни? Слушай! Пойдем, я покажу тебе свой виноградник. Попробуем  гроздья с каждой лозы. И ты оценишь каждую.  Я их собрал чуть не со всего света» - так рассказывал мне мой новый знакомый. Бобо – джан,  как уважительно называли его мои армянские друзья, - старик неопределенного возраста, с седой армянской бородой, седыми лохмами  и большими, чуть- чуть грустными армянскими  глазами,  выглядывавшими из - под седых, густых бровей. Его имя, в своем рассказе,  я сохранил в неприкосновенности. Он  говорил горячо, как всякий южанин, и владел довольно сносно  русской речью. Жаль, что я не смогу передать своеобразие  его говора и акцента, хоть и армянского, но на русском наречии. Да это, в конце концов, для нас, читателей и рассказчика, не так уж и  важно.               Он продолжил:- «Послушай! Ты попробуешь  виноград,   и поймешь, как он таким получается».

Не торопясь, мы обошли весь виноградник, перепробовали гроздья  множества лоз; и я услышал историю её каждой.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 И,  когда мы, наконец, остановились и я, обожравшийся сверх всякой  меры виноградом, осоловело глядел, и рассеяно уже едва слушал собеседника - он вновь обратился ко мне: «Ну, теперь ты знаешь, как растет виноград. Взгляни на  каждую лозу,  взгляни, откуда она растет, взгляни на кучи камней возле каждой. И, слушай, взгляни на мои руки», - И он  показал мне ладони своих рук, - не ладони, а рачьи клешни, покрытые сплошными буграми толстой  мозоли.  - Слушай! Погляди, и ты увидишь, что такое армянская земля. Слушай! В нашем народе так и говорят: «Когда Господь создавал Землю, так он сеял ее в решете над Грузией, а камни из решета бросал в Армению». Слушай! Я эти камни ниоткуда не привез. Камни  сами вырастают из земли моего виноградника. Ты видел, - я их складываю в большие кучки около каждой лозы, а потом они и становятся этим забором».

     Утомленный прогулкой, а скорее виноградным обжорством, я попросил его посидеть со мной вместе на скамеечке в винограднике.  И тут я ему напомнил  зачем я пришел:  купить у него винограда.  – «Слушай! Зачем торопишься? Торопливость сокращает сроки жизни». Видя мое хорошее расположение к нему, Бобо – джан стал более приветливым  и, когда сидеть на лавочке нам уже  надоело, он пригласил меня в  свой удивительный подвал.

        Я в первый раз  увидел такое. Виноград был здесь  повсюду: гроздья  лежали на стеллажах,  висели на  крючковатых шипах каких то сухих лиан,  ягоды винограда  были рассыпаны в великом множестве на каких то полках и развалах. Ошарашенный, и удивленный увиденным,  я не мог сообразить: сколько же тонн винограда  видели здесь мои глаза.

  - «Не удивляйся – продолжил рассказ - Бобо – джан, - я ведь живу этим. И мой виноград пойдет на продажу только весной. Сейчас я его не продаю. Я не шкурник с базара. А до этого срока, слушай,- сколько раз я оберу каждую гроздь, и выброшу смятый, плохой».  Эти слова смутили, и даже огорчили меня. Совет армянских друзей купить у  Бобо - джана виноград оказался, наверное неверным, и напрасно я побеспокоил старика. Показалось, что я получил намек, и не там ищу на продажу виноград – угощенье моим родным. Я начал его  благодарить за  гостеприимство и торопливо с ним прощаться. Однако не тут то было. Мой собеседник бурно запротестовал – «Слушай. Зачем уходишь. Ну, не  за тем же я позвал тебя в подвал, чтобы показать тебе этот свой виноград. Мои  друзья  привели тебя ко мне, и сказали, что ты  говоришь, по - русски, а понимаешь по – армянски. Ты, так мне кажется,  слушаешь ушами, а понимаешь сердцем. Ты, для меня будешь гостем из России, и будешь моим внимательным, хорошим слушателем. А, мне есть, что тебе рассказать и об Армении и о России».

- «Мои друзья захвалили меня. Я  ничего не понимаю по-армянски, - ответил я,- знаю всего несколько слов, -  но зато понимаю горячие чувства, вложенные в армянскую речь. Вот и все».             

   -Бобо- джан продолжил дальше: «Слушай. Пойдем со мной, и ты увидишь, куда я скрываюсь, когда  мне плохо, когда сердце шакалом скулит, и я не знаю, где мне от этого всего скрыться».

     Мы прошли в дальнюю часть подвала. Бобо- джан пригласил меня за столик, мы присели. И тут он снова стал угощать, а я таращить свои глаза, и удивляться разным армянским чудесам. Удивляться  не только необычной  едой, но и видом всего этого подземелья. Я с изумленьем разглядывал разные – разности,  описать которые не берусь. Но больше всего меня поразили громадные, из обожженной глины, что то вроде горшков. Высотой они были чуть не во весь человеческий рост. Я спросил, для чего они служат,  - «А, вино в них делаем. И сейчас мы его будем пить - молодое вино – мадьжар. Слушай, начнем, как полагается, с  чачи. Так называют виноградную самогонку грузины. Много ее пить  не нужно – вкус молодого вина потом не узнаешь.  И я угощу  тебя настоящей бастурмой».3

       Рюмка чачи и кусочки обжигающей рот наперченной  бастурмы.  А, затем, мы пили  белый, как молоко, и бьющее в нос, как  газировка, молодое вино -  мадьжар.  «Пей мадьжар – жена молодая будет довольна» - шутил Боб- джан. И снова виноград на столе. И всего этого было много, для меня - северянина, -  много: и угощений и впечатлений. И, когда, наконец, все было выпито и съедено, и мы пришли в  состояние  внимательного слушателя и словоохотливого рассказчика, Бобо – джан начал свой рассказ, ради которого он так долго готовил меня – слушателя из России.  А, рассказ его так поразил  меня, что во всех подробностях я  помню его до сих пор. В этом его рассказе я сохранил подлинные имена и факты, и в нем нет и намека на мой авторский вымысел. Может быть, только  некоторые детали этого рассказа, не смогла сохранить моя память.     

    До войны – начал свой рассказ – Бобо- джан – я служил в армии в Ростове на Дону. Служба, как служба – трудное дело. Но нас тогда учили, а не гоняли на работы на дачи больших начальников. Трудно было, но не было обидно. Иногда давали увольнительную. В одном увольнении я познакомился с девушкой. Звали ее Марией. Слушай! Мы понравились друг другу. Слушай! И, что бы чаще видеться с ней, я стал стараться заслужить увольнительную хорошей работой, службой,   и учебой. А нас тогда, ведь,  учили, что бы мы были не бестолковыми баранами, а солдатами. Командиры - начальники узнали об этом, и стали это  использовать. Слушай! Я готов был выполнять любую трудную, грязную работу  – лишь бы заработать поощрение и увольнение. Не мог я, слушай, дождаться встречи с ней. Она тоже по мне скучала. И, при нашем свидании, с радостью и лаской кидалась ко мне. Служба была не один год. Мы расписались, и стали мужем и женой. Слушай, я ни какой, ни будь обманщик любимой девушки.  Родители ее, нас за нашу любовь не упрекали. Они помогали нам. Верили мне, что, я ее не обижу. Мы договорились переехать, сюда, в Ереван. У нас родилась дочь. Назвали ее Сашей. И она стало нашей общей радостью. И все у нас было хорошо. Я привез Марию в Ереван вместе с дочерью. Но мои родители не простили мне, что  я не послушал  их   – женился на русской, а не на армянской  девушке, на которой  они меня  женить хотели. Слушай! Темные, малограмотные,  они  не полюбили мою жену и мою дочь. И  сделали все, чтобы нас  разлучить. Родители всегда найдут способ наказать своих детей за ослушание. Слушай! Черным был тот день, когда уезжала от меня в слезах Мария. А я, как послушная, побитая собака остался без нее, здесь в Ереване. Я писал ей, что заработаю к себе уважение, что, я ее крепко, крепко люблю. А, она меня пусть ждет и  ждет. Никакого развода и быть не может. Я без нее жить не могу.  Все, что я зарабатывал, я отсылал ей. Слушай. Я строил вот этот свой дом и растил этот  виноградник. Так было много лет до войны. И мы уже думали – надежда нас не обманула. Мы будем скоро вместе, и уже никогда не расстанемся. Слушай, зачем дают человеку такие испытания? Началась война и все наши мечты, – где теперь они? Жизнь нашу, как лозу обвил и придушил гайлюк.4Будь проклята эта война!  Меня призвали в армию. Слушай. Я служил  на турецкой границе – рукой дотянуться до Масиса. Это Арарат по - вашему. В войну, говорили нам, они не были нашими друзьями. Это понять можно. Слушай. Турки вечные наши недруги. В старые века, - так говорят грамотные люди, - была Великая Армения. Турки захватили западную часть Армении и наш выход к морю. Ведь Трабзон, Карс и озеро Ван были армянскими. Часть земель, южнее наших, южнее Аракса, была населена ведь армянами. Так было до 15 – года. Слушай! В одну ночь они перебили многие сотни, сотни тысяч армян: мужчин, стариков, женщин, детей. Остальных  живых армян разогнали или изгнали их с родины. Слушай! Наш композитор Комитас от  всего этого ужаса сошел с ума. Говорят, Ленин откупился от турок и отдал в аренду эти наши земли. А, Армения стала маленькой. И вот он рядом армянский Масис - Арарат, а не наш –  он в плену у турок. В Ереване есть памятник,  этому непонятному слову – геноциду армян. А, я говорю попросту, -  резне армян турками. Слушай! Был бы ты в годовщину этой резни, у того памятника. Слушай! Там тысячи людей. Народ и приходит и приезжает со всей Армении, и кругом цветы, цветы. Там  женский голос поет печальные песни Комитаса. И, слушай! Там в это время многие женщины плачут, а мужчины не могут скрыть своих слез. А в нашем старинном храме, в Эчмиадзине,5в этот день идет поминальная служба. Слушай! Каждая семья армян потеряла там, в то время, или родственника, или близкого. Турки разогнали армян с родной земли по всему свету. Слушай! Зачем говоришь, - это  было давно. Для нас, армян, это было как  вчера.

      На  турецкой границе были, в то военное время, земляки моей Марии – донские казаки. Слушай! Весь народ Армении верит, и знает – это они защитили нас в эту войну  от турок – турки их боялись. Слушай! А что у меня? Я тосковал по своей семье, а Мария была далеко.  И,  я  служил и жил в постоянной  тревоге за них – ведь война. Она  пришла  на землю моей родной Марии и моей дочери. Слушай! А, я был  здесь, и ничем не мог им помочь.

 Слушай! Ну, скажи: я не надоел тебе своим рассказом? Я  вижу,  что ты еще меня  слушаешь. Кончилась война. Сколько я искал своих родных? Искал всюду по России и другим местам. Слушай! Много раз ездил  в Ростов. Там после войны, даже дома того нет. Спрашивал тех, кто остался. Никто не помнит. А, власти тоже ничего не могут, или знают, да не хотят ничего  сказать. Как же я наказан родителями за непослушание им. Неужели они не видели, что ни мне, ни Марии друг без друга  не жить. Не знаю, сумел бы я свой семье помочь. Но мы или жили бы вместе, или умерли вместе. Я никому  мою Марию не дал бы обидеть.  Знакомые и друзья убеждали меня, что никакой надежды найти их, нет. Родные много раз пытались познакомить меня с разными девушками и женщинами. Я на них даже не смотрел – никого мне не надо, - кроме  Марии. Прошло уже много лет. Ты, может быть, и не поверишь, а я до сих пор не знал, и не знаю других женщин, - только ее. Мне противны те, что ко мне пристают, чтобы я только обратил на них внимание. А,  ведь я, когда был молодым, нравился  многим   девушкам и женщинам.                                                                                             

   Слушай! Я тебе не надоел своим рассказом. Если поедешь через Ростов, - у него на глазах навернулись слезы, -   передай мой поклон земле моей Марии и моей дочери  Саши»

- Я не стал огорчать старика, что полечу завтра на самолете, и не смогу сделать этого, но пообещал выполнить  его поручение. Помня об этом обещании, в своих странствиях,  я поклонился  потом, позднее и   земле Марии и земле их дочери,  и земле, давшую великую Любовь этим  людям: простому Человеку, и его любимой, и его любящей  Женщине.

   - «Ну,  показывай – снова обратился ко мне Бобо – джан - свою посуду, для винограда. Ты в чем его повезешь? Э, да она не подходит. Я тебе дам свою, которая получше. А виноград тебе не подарю, а продам по базарной цене. И продам только тот, что  войдет в эту корзину. Ты заметил, как много у меня нахлебников. Только и упрекают, что я раздаю виноград всем бесплатно. А так: и тебя не разорит, и меня не обидит».

     И мы снова прошли  по винограднику. Бобо – джан срезал  с каждой любимой лозы лучшую гроздь и уложил ее в корзину. Дальше было не интересно. Я расплатился за виноград. Он бурно запротестовал, когда я захотел приплатить сверх базарной цены. – «Плати только за виноград, что лежит в корзине». Оглушенный и растроганный  всем виденным и услышанным, я  не в силах был все это переварить в своем сознании. И  стал нелепо топтаться у калитки,  и растерянно за все благодарить и прощаться. 

   И, теперь настала пора рассказать, как оказался я в этом винограднике. Я в Армении бывал уже не раз  раньше. А, это была хоть и необычная для меня, но заурядная командировка. Я приехал на знакомое мне предприятие. С главным инженером этого предприятия, мы даже были вместе в командировке в Чехословакии. Зная меня, мои старые армянские коллеги, упросили меня быть Председателем Ведомственной комиссии по приемке опытно - конструкторской работы этого предприятия. Они также уговорили и начальство. Так и попал я в Армению. И, занялся делом, не обещающем тебе ни орденов, ни славы. Дело, в котором не легко найти друзей, но легко найти гнев начальства. Ну, а теперь же, сегодня, все это было уже позади. Кончилась рутина изучения и оценки качества техдокументации; кончились непрерывные контрольные прогоны работы изделия; кончились бесконечные споры вокруг дипломатичных  формулировок  заключительных документов. « Наконец то, все, - конец всему делу» - облегченно вздохнул я, и обратился к армянским коллегам: - «Пока у нас есть пауза, для оформления документов, где я мог бы сам купить домой гостинец – корзиночку  винограда? - «Только не на базаре» - зашумели коллеги - «Гагик, познакомь его с Бобо – джаном. Он любит людей из России, которые умеют его слушать».  Так и оказался я у Бобо - джана в винограднике.

 На другой день закончилась работа нашей комиссии. И друзья и коллеги попытались сочинить нечто вроде заключительного банкета. Под  предлогом отлета я от него отказался -  скоро самолет. «И, потом, дорогие друзья, - обратился я к коллегам,- вы и без того сделали для меня очень дорогой подарок – дороже любых коньяков, вин и шашлыков на природе – познакомили меня со Святым человеком, - Бобо – джаном. Такими людьми вы можете гордиться. Может гордиться Армения, и любая страна, у которой есть такие чистые душой люди ».

        И, у человечества, быть может, есть еще надежда сохранить себя и не утонуть в море пошлости и безнравственности –  размышлял я над всем этим под гул самолета, -  стараясь переварить и осмыслить услышанное и увиденное, там у Бобо-джана - удивительного человека,-  стойко несшего крест своей Любви.

   Гул самолета, закладывал уши. И вдруг меня осенило: да ведь подобное же случилось   и в  нашей семье – в жизни бабушки Татьяны Егоровны. История эта была рассказана мне  ей самой. И я постараюсь пересказать ее, ее же словами.

- С Семкой то – твоим дедом Семеном Андреевичем – хоть и жил он в соседней деревне -  мы давно приглянулись друг другу. Сема ученым был - читать, писать умел. А, я грамоты не знала. И такое горе меня взяло, что я неграмотная . И стала говорить отцу: - «Хочу быть грамотной - и все тут!!». 

  И, отдали меня в обучение, - за пуд пшена,- двум монашкам: псалтырь (это такая церковная книга) научиться читать. Одолела я быстро эту грамоту, а от нее и до светской грамоты рукой подать. Выучила и ее. Многим сватам я все время давала: от ворот – поворот. Мой же отец - ни в какую - не хотел видеть в Семке моего жениха. Мол, ты без большого ума и понятия. А, он мол, какой же тебе жених – вечный батрак безземельный. Крепко спорили мы с отцом. И, однажды, собрала я вещички и пошла к Семке. Догнал меня на лошади отец и чуть не отхлестал  вожжами. Но,  ведь он любил меня. Осадил, и выговорил: мол, от судьбы и бога не уйдешь. Поехали домой,  а Семка пусть сватов присылает. Обвенчались в Тарханах – в церкви. Родилась у нас дочка – твоя мама. А, Семена  Андреевича  Матвеева призвали служить в армию. Служил в Благовещенске.   

    На службе Сема  отличался. И решил он остаться на сверхсрочную.  А сверхсрочникам можно было выписать семью. А было это 909 году.   И, стала я собираться  в дорогу. Вся деревня Шафтель со слезами меня провожала и уговаривала: «Да, куда ты в такую даль едешь? Да, ни куда ты еще не ездила Да, еще, говорят, будет тебе очень тяжело и страшно. Да, говорят и чугунка то еще не достроена». Но я твердо решила. Деревенские жалельщики все говорили  правильно. Живя в шафтельской глуши, я, точно, никогда по железной дороге не ездила.  Ходила с монашками пешком в Киев, но то было просто трудное удовольствие. Я видела железные дороги,  но не знала, что это такое. Правильно все говорили, когда отговаривали меня не ехать. Было, по – первоначальности, и тяжело и страшно. Что и говорить, иногда трусила – ведь  не одна еду – с дитем. Сшила я себе юбку в шесть точей. Научила дочку прятаться в ней, в ее складках, когда подходят незнакомые люди. И, когда подходят  кондукторы и контролеры – все меньше будут траты на детский билет. Так и провезла ее зайцем, но, думаю, все они видели, да молчали.

   А, дорога эта, по мне, была и длинная и долгая. И, ехала я не одна – с дочкой. И, длилась та дорога не день и не два – месяц. А дорога - то была еще и не достроена – через Байкал нас перевозили на пароме. Круг Байкала тогда дороги еще не была построена6 Приехала в Благовещенск. И вздохнула: с семьей  то жить легче – все невзгоды пополам. Научилась портнихой. Купили машинку «Зингер». И стала обшивать весь гарнизон. Семен Андреевич стал готовиться сдать экстерном за реальное училище. И сдал его. И за это получил похвалу от начальства и повышение по службе. И все было хорошо. В 910 году родилась твоя тетя Катя, -  а в 14 году твой дядя  Лёля7– Алексей Семенович. Живи, да радуйся семейством. Но началась мировая война. Полк ушел на фронт. И опять я осталась одна, но при хозяйстве и трех малолетних детях. И решила прибиваться к родным краям. Все  легче прожить. С тремя детьми,- Лёльке то был только годик - снова приехала в Шафтель. Привезла и детей и все хозяйство. Вот и кончилась моя семейная жизнь. Семен только раз приезжал на побывку. И больше мы его не видели. На фронте стал он прапорщиком – командиром батареи. В революцию полк перешел на сторону красных и его выбрали командиром полка. И по каким фронтам носило моего Сему? Кто знает? Последнее письмо прислал он из под Иркутска. А дальше темень – пропал без вести. Хлопоты ничего не дали - пропал и все. И началось трудное после революции время. Ничего не было. Даже соли. Соль хранили в пересеке8 Отец колол дощечки от пересека, в котором соль хранили, и вываривали в скудной еде – так её и солили.  В 21 году ведь был недород,  голод был.     

     Вздохнули только при НЭП-е. С крестьян сняли непосильные  поборы и прибавилось земли. Но не стало легче жить мне с тремя малолетними детьми. А от Семена Андреевича нет и нет вестей, как и прежде. И, видно, мы его уже живым и не дождемся.

    В один день пришел незваным гостем Кузьма – из нашей же деревни. Заговорил о тяжести вдовьей жизни. Спросил, - не нуждаюсь ли в какой помощи. Долго говорил о разных – разностях, а в конце разговора предложил выйти за него замуж. Он видел  вдовью нужду, и не чаял ему отказа. Я сразу, как он заговорил, поняла, куда он клонит. Но, как глянула на него: замухрышка, в замурзанной шубе, с кнутом за поясом, носом шмыгает, да сопли рукой подбирает. И, как вспомнила своего Сёмку- стройного, с пшеничными усами, быстрого и веселого, с умными глазами, - так словно кипятком меня ошпарило и сердце спицей прокололо. Нет, нет и нет. Пусть я слезами умоюсь и потом изойду, но никогда не быть этому. Тяжка вдовья жизнь, но вдовой я и останусь. И первой своей любови не предам и буду ей верной.   

   И это весь рассказ бабушки об этом. Да, осталась она вдовой, и всю свою любовь отдала детям: вырастила  их троих, вырастила и воспитала семерых внуков.

  Любовь Матери   правит миром, оберегая детей своих, и противостоя  всем мерзостям мира. И когда все поймут это, - исполнится пророчество Достоевского. Говоря « красота спасет мир», он должен  был бы  добавить: «Любовь и доброта Матери  спасет его,  заблудшего в потемках бытия».

 Каждая семья имеет свою мать - Беригиню. У нас это была бабушка Таня - Светлый наш Ангел. Вечная благодарная Память ей за это - труженице, бывшей всегда рядом с детьми и в радости, и в горе, и  во всех их трудностях.

   И, невольно сам собой напрашивается вопрос: ну, не полоумные ли, сумасшедшие ли они, и, счастливы ли были эти двое, что выбрали эти свои тяжелые судьбы: герой и героиня моего рассказа? По – моему, да счастливы. Среди повседневной суеты и рутины жизни, нашли они величайшую драгоценность и редкость – свою Любовь.  И Она согревала их души, дарила им надежду, а без неё – Любви - им не жить  Они в своих тяжёлых  судьбах явили нам высокую стойкость и твердость своего духа, а, Любовь свою, - как проявление ее высокого духовного начала. И нам до этого ещё расти, да расти.

 Вот это и есть  примеры Любви  и Верности. Это во имя них идут и на крест и на каторгу. Эти слова захватали грязными руками люди бескрылые,  никогда не испытавшие ничего подобного и заменяющие Любовь,   новообретённым словом – секс: сплошной физиологией. В обиходе русского языка и русской традиции есть другое, более ёмкое слово, обозначающее это. Оно (это слово) отделяет Любовь  от этого явления. В нем видно и отношение русского традиционного общества к нему. . И это свойственно не только для  русского общества – вся высокая культура человечества сплошь основана на прославлении Духовного начала в Любви.

  Ну, а  люди, подменяющие Любовь сексом, - сами того не замечая,- духовно обкрадывают и себя и детей своих, - никогда не тронут они  сокровенные  струны Души своей. Поразительна настойчивость в этом этих, якобы свободных от комплексов и предрассудков людей. В мире всегда были и будут люди, меняющие «золотой рубль - целковый  на горсть медных пятаков». И, по - моему, этих несчастных, якобы героев, жалеть надо убогих, - инвалидов духа, а не ставить их на пьедесталы. Поразительна сладострастная настойчивость в этом деле нашего телевидения: будто выполняют, милый их сердцу, чей то заказ. И они называют «любовью»  скотство и пошлость постельных сцен, повторяемых ими изо дня в день, с завидным и уже порядком поднадоевшим постоянством. И приучают всех телезрителей к мысли, что подглядывать в замочную скважину какой – ни будь спальни - не позорное дело.

 Боже, как далеки они от проявления Высокого Духа, чем являются Любовь и Верность! И, неужели они не понимают, что их сознанием манипулируют, но что не сделаешь ради денег!

 

Пояснения, быть может непонятных читателю, слов:

 1Масис – Арарат. Горная система, состоящая из вершин двух потухших вулканов. Сис- по армянски - восточная малая вершина,  и Масис – западная большая вершина.

2Гегард –  древнейший храм, находящийся в отдаленном  ущелье в горах Армении. Вырублен, прямо в скале, не одним поколением армянских каменотесов. Верхний ярус храма поддерживается четырьмя цельно вырубленными колоннами. По фризу нижней ротонды вырублено изречение на армянском алфавите. Внутри храма  родник. Легенда говорит, что здесь были в старину спасены, от разграбления и уничтожения, старинные армянские манускрипты ( рукописи). При храме мужской монастырь. Храм -  памятник старины.       

3бастурма (армянское) – специально приготовленная мясная вырезка, и сильно наперченная сверху, чтобы отпугивать мух, при вялении.

4гайлюк - народное название вредоносного растения – сорняка.,

5 Эчмиадзин – мировой центр христианской, армяно – григорианской  церкви. Там находятся: армяно- григорианский храм 3 – го века постройки,  армяно – григорианская  Духовная Академия,  религиозный стародавний музей и мужской монастырь.

 6 Бабушка, повидимомушиблась. Круго - байкальская ж.д. была построена раньше и, если их повезли на пароме, наверное, что то на ней было неисправно.

7Лёля – сокращенное  имя – Алексей. Особенность говора бывшей деревни Шафтель.

8пересек, - перерезанный поперек бочёнок с дном и деревянной крышкой, для  хранения сыпучих продуктов. Из говора деревни Шафтель.

Июнь, 2010 г.

 

Hosted by uCoz