Мне попали в руки листы-заготовки рассказа моего товарища-журналиста.
Он убежал от моторизованного безумия далеко, далеко: где нет дорог, где чище воздух, где чище снег и людям легче дышится.
Поскольку он поручил мне заботу (что хочешь, то и делай) об этих листочках, я посчитал себя вправе опубликовать его рассказ, сохраняя его и стиль, и канву, а также его имя, как автора.
Публикатор Н.Вырыпаев
Посвящаю своему первенцу
М. Селиверстов
Рассказ
Сказки Ахунского леса
День клонился к вечеру. Сквозь редкие сосны, на западе стали просачиваться несмелые краски вечерней зари. В небе появились первые неяркие звезды. С его радостями и тревогами, зимний день заканчивался.
Мы вдвоем молча сидели около большого догорающего костра. И о чём говорить, когда наша мирная беседа уже подошла к концу?
Вдруг мой старый, седой собеседник, – постоянный, известный всем, поклонник этих мест, - оживился.
Вот ты спрашиваешь меня, почему я сюда хожу один, - как спросонок произнес он. Затем вдруг, словно окончательно проснувшись, он начал рассказывать.
По старой журналистской привычке, я не расстаюсь с диктофоном, - около костра можно услышать много разных интересных историй.
И на этот раз я его включил почти автоматом.
Рассказ, для меня был так интересен, что я даже не посмел перебивать рассказчика неосторожными репликами.
Вот он (рассказ), как я его запомнил, не без помощи мной включённого диктофона. «Тайным включением диктофона» он был обижен, но после моих объяснений – понял мою нечаянность, понял мою привычку журналиста,
Да, и как я смог бы запомнить без помощи диктофона, его столь долгую речь. Это я понял позже. Я намеренно не сохранил ни одного имени, - обобщая этим рассказанное, – так ведь было со многими из нас. Оставляю, только несколько имен. От них никуда не денешься – история.
Надо сказать, - начал он, - что в стремлении приучить всю мою семью к туристскому образу жизни, я не преуспел. Жене такая походная жизнь не нравилась – она предпочитала путешествовать с комфортом: на поездах и теплоходах.
А, для меня это было пыткой: - «Посмотрите направо – там то-то, посмотрите налево - какой живописный открывается вид, … и т.д. и т.п.».
Не по мне всё это.
Замечательные лыжи, которые я для жены приобрёл, давали ей, после каждой лыжной прогулки, только болезненные ушибы и огромные синяки на всевозможных местах.
Словом, оказались эти лыжи не у дел. А мне, в шутку, пришлось ее назвать, - по градации физдиспансера, - представительницей слабой группы физкультурников.
Попытки приучить к лыжным прогулкам сыновей также ничего не дали. Они остались, к лыжам равнодушны. Видно, не у каждого на роду написано увлечение ими.
И я понял - удались в мать. Ломать стереотип их поведения мне бесполезно.
Несколько раз, на лыжню «Западной поляны» я приводил дочь - ещё тогда маленькую. Ей это нравилось. Но в дальние мои походы мама ей идти не разрешала.
Подумалось: маме видней, и спорить я не стал. А зря.
Увлечение дочери дизайном плавно перетекло в учёбу в институте, и друзья-студенты окончательно заразили ее лыжными прогулками. Вот, когда пошли в ход мамины лыжи.
И мне запомнилась одна, неожиданная для меня, с ней беседа.
Мой собеседник, как бы нехотя, поправил палкой костер и продолжил рассказ.
Однажды, она вдруг спросила меня: - Пап, а почему ты ходишь не на «Западную», а в Ахуны. Ведь туда на много дальше и сложней добираться. А мы можем, при желании, выезжать на лыжню чуть ли не от подъезда нашего дома.
– Там, на «Западной», и лыжня похуже – разбита, и лес, и лыжники не такие приветливые. Город близко, и его неприветливость они тянут c собой на лыжню. Не хочу никого обижать, но, по-моему, недалеко от дома разъезжают по лыжне одни «чайники». Я тебе предлагаю другую лыжню - пойдём со мной 8-го марта в Ахуны, – ответил я.
К достоинствам своей дочери, я всегда относил легкость её на подъём. Она согласилась.
День 8-го марта выдался самый лыжный. Солнце и морозец. Лыжня под нашими лыжами прямо пела.
И вдруг, на дереве мы видим плакатик - поздравление всех лыжниц с праздником. Да, не один. Потом мы проехали мимо многих.
- Что, это всегда так. И кто это делает? – изумленно спросила дочка.
- Это делает неизвестный, - постараемся расшифровать его инкогнито. То ли ещё будет.
А, лыжня всё пела.
Осторожно спустились к ручью оврага Песчаный.
Боясь сильно замочить лыжи, съехали, не отводя глаз от воды его ручья. Перешли его, подняли глаза, и увидели: на взгорке стоит и вся светиться солнцем огромная сосна.
А на ней снова красивый плакат:
«Милые красавицы, вы как солнца луч,
Приезжайте в гости к нам, на «Семёнов ключ».
Угостим вас чаем крепеньким, лесным.
От души поздравим с праздником весны».
- Это кто же сочинил, так красиво написал и развесил на дереве? – продолжала изумляться дочка.
Я тут же, навскидку, пошутил:
- Помнишь, у Диккенса в «Пиквикском клубе». С большим трудом глубокомысленные ученые – пиквинисты, расшифровывали надпись на «древнем археологическом» камне. Расшифровали, и сэр Пиквик прочёл: «Билл Стампс. Его рука».
А это рука нашего поэта Феди Ракушина.
Вот удивительное свойство памяти немолодого человека: чего-то важного уже не помнишь. А вот уж много лет прошло, а я это всё ещё помню.
Мой собеседник вздохнул, снова поправил костер и продолжил рассказ.
Прибежали на Теплый. Там большущая компания, и Стрит жарит и угощает всех, традиционными, «восьмимартовскими» блинами - с чаем и разными разностями.
Снова изумились и угостились. Послушали байки и побежали дальше - ведь стихи звали нас на «Семенов ключ».
С молитвой спустились по склону в овраг, перешли ключ (речку Жданка), и подошли к колодцу, около её русла.
А я всё рассказывал дочери:
- Это место туристы и называют «Семёновым ключом». Этот ручей назван так, с легкой руки Стрита, в память о байдарочнике Семёне Юрове, трагически погибшем на Суре под Пензой. Дома тебе расскажу эту историю.
Около колодца, видим, стоят две палатки.
- Значит, в них ночевали?! – не поверив свом глазам, спросила дочка.
Между палатками горит странного вида костер. А, у другого костра сидят двое моих старых приятелей: Черняев и Гульцев. Угощают чаем. Отказаться никак нельзя - чай заварен, только что срубленным с ближайшей березы грибом – чагой.
Оба, наперебой, рассказывают и расписывают все достоинства чаги и чая, заваренного на ней.
Глаза дочери раскрывались всё шире и шире.
- Пап, а что это за костёр между палатками.
- Это таёжный костёр – нодья, да я же тебе о нём рассказывал. Вот, смотри, - показал я ей, - сверху на бревне даже ледышки не подтаяли, а на палатки он жаром пышет. Между двух таких костров сибирские таежники зимой и ночуют. Им, в этом случае, и мороз нипочём. А ещё его достоинство, что он не требует присмотра и сам себя регулирует. И горит, - из толстого дерева, - часами.
- Ребята, сколько эта горит? – спросил я
- Это вторая. Первая горела с вечера и до 6-ти часов утра.
- А какие планы у вас?
- Мы посидим пока.
- Тогда мы бросим у вас рюкзаки и быстренько сбегаем на Лямзяй.
Налегке бежать легко. Добежали до большой поляны. Добрая, хорошая лыжня идёт слева от каких-то кустиков – зародышей лесополосы.
И, вдруг видим, - за этими кустиками бежит кто-то очень черный и очень большой.
Кабан! Секач! Оба мы обомлели.
А, кабан поддал ходу, обогнал нас, прыгнул из-за этой гривки кустиков через нашу лыжню, и умчался в лес.
Мы постояли с открытыми ртами, а потом измерили длину его прыжка. Ты не поверишь. Не помню точно: не то 10 , не то 12 метров.
Ну, и кабан! Какая в нем силища, - опять удивил я дочку. – Ведь в нем, не меньше ста пятидесяти килограммов. А вон, как сиганул!
Спуск в овраг Лямзяя, по овражному желобу, прибавил нам приключений. Узкий и прикрытый сверху сводом веток кустарника, – он не позволял приподняться - и хорошо затормозиться.
А на этом своде кустов, множество шуточных плакатов и плакатиков. Но стоит только отвести глаза, чтобы прочесть, что на них написано, – и ты теряешь равновесие, и барахтаешься в сугробе.
А автор, - еще в насмешку над нами, выводит на плакатике:
«И под каждым здесь кустом – будет вам и стол и дом».
-Узнаю шутника:- Ю.В.П. – с досадой, почти выругался я, при очередном падении.
После трех или четырех барахтаний в сугробе, наконец, спустились к ручью.
- Пап, а кто это такой, как ты сказал, «Ю.В.П.»?
- Да, кто ж его шуток не знает – Юрия Васильевича Полякова.
- Ну, и зачем мы примчались сюда, к этому ручью.
- О, этот ручей примечательный – ответил я. Посмотри, что это за ошкуренные довольно толстые, осиновые обрубки плавают в ручье? И плавает их много. Вот там, - видишь,- они даже вместе сплылись.
Правда? Странные? Заточенные, как карандаши с обоих концов. Но присмотрись - это же не человеческих рук дело, - заинтриговал я дочку.
- А чьих? Ты мне можешь сказать, - нетерпеливо спросила дочка.
- Это сделали бобры, – осиновая кора, для них пища. Если бы мы сумели спуститься вниз по течению ручья, то могли, наверное, увидеть и бобровую плотину. Бобры-то сейчас спят. Это сумеречные животные.
А, вот ещё, посмотри. Почему под дубом лежит куча сосновых шишек? Ведь сосна-то - вон как далеко. Это «дятлова кузница». Он выдолбил на дубе расщелину. Приносит с сосны шишку. Забивает ее в расщелину и раздалбливает. Долбит и долбит - и не болит голова у дятла. Потом раздолблённую, - уже без семян,- выбросит и летит к сосне за новой шишкой.
А вот, смотри, птичьи следы. Это сойка спрятала, возможно, жёлудь. Запас - на черный день. А мы думаем, что птицы глупые – ведь это надо было додуматься, и дятлу, и сойке!?
Раньше мы с тобой, – напоминал я дочери, - видели беличьи следы на снегу, и такой же ее припас под снегом.
А, ты спрашиваешь ради чего мы сюда прибежали? Разве ты увидишь такое, там - на «Западной поляне». Но надо только быть наблюдательным, и тогда лес не будет скучным. На обратном пути я покажу тебе, где меня переполошила стая тетеревов, вырвавшихся, треща крыльями, из снежного сугроба, - они ночевали под снегом. Покажу тебе место, где заяц-беляк выскочил из снега, со своей лёжки, прямо из-под моих ног. А ведь это, - ты увидишь, - рядом с дорогой в Кичкилейку.
С полным коробом впечатлений – легкой показалось нам лыжня домой. И теперь, по-настоящему, могла моя дочь оценить всю красоту, всю прелесть нашего Ахунского леса.
Дома, после бурных восторгов и рассказов об увиденном, я попросил её сравнить эту лыжную прогулку с лыжней на «Западной».
- Нельзя, конечно, их сравнивать. Это же разные жанры. И ты напрасно с ехидством спрашиваешь меня, – хитро улыбаясь,- ответила она.
- И, ведь мы с тобой не устали. А, прошли более 30-ти километров. Вот, что значит интерес к незнакомым местам.
После этой лыжной прогулки, дочь перестала ходить в ближний лес, - кроме обязательных - учебных, - и перетянула за собой своих товарищей в лес Ахунский.
Лиха беда начало. Постепенно она влилась в круг туристов и даже переняла их опыт – плакаты на соснах.
Поездки в этот лес стали ее увлечением и я, как опекун, ей стал уже не нужен - у неё появились новые друзья.
Побывала она, - вместе с ними, - в байдарочных походах по многим нашим рекам. Она была рада встрече, в одном походе, со своим старым знакомым Черняевым.
Увидела чудеса Карелии, Кольского, Белого моря, Байкала и его рек. Сплавлялась на плотах,- и не один раз, - по рекам Прибайкалья. Там нашла она и свое семейное счастье, и свою судьбу.
Вылетел птенец из гнезда - вот теперь и хожу я один в этот лес.
А общие увлечения и интересы ребят, свели вместе многих молодых людей.
И этот круг её друзей, - теперь уже убелённых сединами, и награждённых уважаемыми лысинами, - вот уже более 30 лет носит придуманное экзотическое название.
И, глядя на долгие годы дружбы, других кружков и кружочков, дружных бывших молодых людей, – никто из нас не удивляется.
А, удивляются многие иностранцы, кучу которых теперь они знают. Через много лет я понял, зачем показывал своей дочери: и лес, и родники и все чудеса Ахун.
Повинуясь отцовскому инстинкту, я неосознанно ввел дочь в круг хороших человеческих отношений.
Дело, в этом случае, оказывается не очень-то сложным: надо только дать молодым людям хорошую позицию старта, в лучшем, дружеском окружении.
И дальнейшая их счастливая судьба будет обеспечена. А, что еще нужно для любого из нас!?
Рассказчик замолчал, и откинулся от костра, давая понять, что рассказ окончен.
Молча, - каждый со своими мыслями, - долго сидели мы у догоравшего костра. Наконец, собеседник опять словно пробудился:
- Ишь, как вызвездило – к морозу. Пойду, пока не застыл. Ты молодой,- костер потушишь, - и меня догонишь и перегонишь.
И я остался один: сидеть в задумчивости на бревне стоянки туристов.
Огоньки, гаснущие в золе костра, завораживают, – все мы огнепоклонники. Какое удовольствие помолчать около гаснущего костра!
Размышляя над рассказанным, я вспомнил биографию «Тигра Снегов», - шерпы Тенцинга Норгея.
В ней есть мысль, - хорошо понятная мне, - «плохих людей горы к себе не пустят». Эта мысль сформулирована биографом «Первого покорителя Эвереста».
Вот почему, оказывается, не вполне осознанно, он показал дочери и замечательную природу, и этих людей, и познакомил её с ними.
Ведь, не может же быть среди них плохих людей. Инстинкт подсказал, а потом и сам он до этого додумался - до естественного отбора людей в группах туристов.
В походе она (группа туристов) неизбежно отбирает хороших товарищей – надежных людей. Там, в походе, человек, как на блюдечке. Весь он виден со всех сторон, - со своим, и плохим, и хорошим. Второй раз плохой человек в поход с этой группой не пойдет. Он вылетит из неё, обгоняя вопли собственного негодования.
И в другие группы после этого будет он, не без сомнений, принят. Так от них и отсеется. Так, подсказали мне: и журналистское чутьё, и мой маленький опыт туриста.
Нехотя, встал я на лыжи, отошел от погасшего костра, и, размышляя, поплелся по лыжне. Поплелся, не потому что устал, а потому что быстро бегать на лыжах, и одновременно думать я не умею.
Плелся. И постепенно, после моих раздумий, всё больше приходило ко мне убеждение: а ведь поколение этого чудака, – моего старого приятеля, - счастливей нас.
Он считал сами собой разумеющимися все чудеса (теперь мы только так их и можем называть) Ахунского леса. Оскудел этот лес, как и многие другие.
Нет, даже в помине, бобров, нет белок, и не увидишь зайцев. Только один раз, - мы с моим племянником, - видели какую-то облезлую лису. А, говорят, их было так много, что и не перечесть. И, были лисы даже двух пород: огневки и сиводушки. Об этом теперь только рассказы слышишь. Не видно лосей. Во время Первой мировой войны, их, было, совсем перевели, но потом спохватились и поголовье восстановили. А теперь, где они?
Редко увидишь кабана. Он не обитал раньше в наших местах. Появился у нас, когда мы извели его врага – волка. А теперь, когда его врага нет, как нет, почему его стало меньше? Этих «почему» можно задавать сколько угодно.
«Всякая вещь понимается в сравнении…» Я много раз бывал в поездках по европейским и другим странам. И мне есть с чем сравнивать. Так, я продолжал размышлять, неспешно двигая лыжами.
В Праге, около Карлова моста на р. Влтаве, я сразу видел несколько десятков лебедей.
На окраине Праги кемпинг. Поставь палатку. И будешь около неё слышать кеканье фазаних, и тихое, как бы неоконченное, петушиное, – пение фазана.
Услышишь такое и на лугах Южной Польши - только поставь палатку и в ней не суетись.
В Германии, на Балтийском море, около Штральзунда, в безлюдном проливе Нидерзее, лебеди принимали пищу прямо из моих рук, и не боялись, а ведь они дикие. Тоже можно было видеть, в пустынных протоках балтийского побережья. Не боятся и всё тут.
Когда едешь по безлюдным, второстепенным дорогам любой из этих стран, сколько раз встретишь: косуль, зайцев и другую живность. И поймешь - дорожный знак, предупреждающий о животных на дороге, это не пустая формальность, а забота о твоем здоровье. Тебе же будет хуже, если столкнёшься с животным.
Почему же у нас не так? У нас – хоть и плотность народонаселения много меньше, чем в тех странах. Почему, при виде дикого животного или птицы, мы, прежде всего, думаем: усидят или устоят они, пока я за ружьем сбегаю? Почему, - пока на нас не прикрикнут,- ни за что грязь и мусор за собой не уберем? Когда же мы научимся жить в природе, и вместе с природой, – подобно эвенкам, манси и другим древним народам? Приходиться учиться этому нам у них, горе - властителям природы.
Горькие думы родились у меня в то время, на лыжне, – какая же мы вороватая нация. Никто там за рубежом, не ломает фруктовых деревьев – защитных посадок дороги, - и никто не дерет с этих деревьев плоды. А мы без вандализма обойтись никак не можем.
На пустынной лесной дороге, - сам это видел в Чехии, - стоит эстакада с пустыми молочными флягами. И никому не приходит в голову прибрать, или их изуродовать. Это ведь приготовлено для трактора, который приедет за ними и их заберет.
Сатирик Салтыков-Щедрин, и наш вице-губернатор (по совместительству), в саркастическом порыве, более ста лет назад, про нас с вами написал: «оставь на минуту кружку с керосином - и керосин на похмелку выпьют, и кружку с собой унесут».
Почему же это для нас и сейчас справедливо, и даже стало привычным?
Видно, с древних времен вколотило в нас крепостное право рабскую психологию. Ведь именно эта психология двигает нашими поступками: раз это не мое, то поскорее это надо себе любыми способами прибрать, или, на худой конец, изуродовать.
И мне вспомнилась работа над документами в архиве: удивление, и мое возмущение тем, что я прочитал в одном архивном документе.
В барский лес, а леса редко тогда были общинными, можно было прийти только за валежником и без топора. Если барский объезжий - лесничий застанет тебя с топором, и драгоценность - топор отберет, и арапником на съезжую пригонит.
Перекрестится, раб божий, и покорно ляжет на скамейку. А потом батогами ему спину и распишут.
Встанет, потом со скамейки, он – опять же раб божий, полный не небесной благодати, а с другими – совсем не лучшими обретенными чувствами.
Европа тоже прошла через это. Но у неё эпоха крепостного права окончилось раньше. И постепенно, и трудно, но всё же отношение к природе стало цивилизованней.
Давно, уже больше ста лет, нет у нас крепостного права, а, видно, рабская психология ещё в нашей крови. Психология раба: «урвать больше – удрать дальше» правит нами и богатыми и бедными. Бедные удирают не очень далеко, богатые - в Лондон. Оттуда не выдают ни воров, ни убийц.
Когда же гордость и честь, пробудятся в большинстве потомков наших дедов и прадедов!?
Ведь без этого не может быть рачительных и счастливых хозяев: ни в лесу, ни в стране, ни в нашем государстве.
С этими невесёлыми мыслями я и окончил свою неспешную лыжню. Не догнал тогда я своего товарища, но осталось какое-то тёплое чувство от его рассказов, выразить которое и словами-то невозможно.
И не догнал, и не встретил - меня он не дождался. Уехал.
