О пастушестве – воспоминания и легенды прошлого

(Н.П.Вырыпаев)

Пастух. Часто это слово произносят с оттенком презрения, подчеркивая бедность, никчемность человека, только и умеющего делать, что ходить за стадом, да спать на пригорке. Это отношение к пастухам привила наша литература, да и сами они, - неудачники в этом деле,- с их жалобами на свою нескладную жизнь. Плохой работник, случайно попавший в любое дело, будет всегда жаловаться на свой нелегкий жребий. На самом деле это трудная работа, и как в любом деле, по плечу только людям, любящим ее. Без любви к своему делу, и замечательную работу можно превратить в разновидность каторги.

Пастушество. Оно, как вся наша история, прошло много стадий. Пастухи зарождения скотоводства, пастухи помещичьего и общинного крестьянского стада, пастухи стада сельских жителей, пастухи колхозного или совхозного стада. Вот в каких ипостасях побывала эта работа сельского жителя. И каждая ипостась, естественно, наложила на нее свой отпечаток.

Рассказы пастухов и легенды моих родных и близких, и легли на мальчишескую память мою и моих друзей-мальчишек.

Все эти рассказы и легенды были овеяны (по нашему мальчишескому представлению) легкой дымкой романтики. Ведь пастух вместе с большим стадом остается один на один с природой - со всеми ее прелестями и со всеми ее бедами: и изменчивой погодой, и поведением стада, и нападением волков. И еще многое, о чем легенды и рассказы пастуха. Легенды же моих родных рассказывали о стародавних временах пастушества. А в этих рассказах так много было интересного.

Я помню рассказы пастухов 1930- х годов и последующих.

Это было переломное время. До колхозных больших стад надо было еще дожить. А собственная корова, собственные овцы и козы, были основой семейного благополучия. Не имея надежды на общественный достаток, они давали сельчанам молоко, масло, шерсть и деньги, за проданных овец, телушек и бычков. И, наконец, они были источником мясного приварка семьи. Одним словом, они и кормили, и одевали и обували семью.

А благополучие сельского скота зависит от того: хорош или плох пастух, пасущий его. И в более ранние годы, по рассказам родных, и в начале 1930-х годов наём хорошего пастуха на сельском сходе превращался в своеобразный обряд, на котором обговаривались все тонкости работы пастуха, и оплаты его труда по окончании пастбищного сезона. В конце концов, били по рукам, и заключался сговор между пастухом и миром (обществом села). Легенды говорили, что в давние времена родился обычай, - пастух на хлебах у сельского мира. Он каждый день по очереди - от избы к избе - столуется утром, днем и в ужин. И это рождало старание в этом деле хозяек быть первыми. В какой избе попотчуют пастуха вкусней и сытней – за скотиной той хозяйки, надеются, и доглядит пастух лучше.

Как начиналась пастбищная страда пастуха и хозяек скотины?

На Егорий, на одном конце села вдруг послышится громкое хлопанье пастушеской плети. Хотя очень рано, и горит еще утренняя заря, - вставай хозяйка доить корову, выгоняй свою скотину в стадо. А пастух позавтракает у первой хлебосольной хозяйки.

Новины весеннего пастбища - Егорий. Егорий это и религиозный праздник. На моей памяти он уже, как религиозный, не отмечался. А в легендах об этом родные мне рассказали, что без молебна и освящения попом каждой коровы, каждой овцы стада, не обходились. В селе для этого стадо подгонялось к церкви, а в середке нашей деревеньки, у колодца была часовенка. Вот около нее и совершался попом молебен, по поводу начала пастбищного сезона.

Егорий, для сельчан праздник весны и окончания зимних стойловых хлопот о скотине и надежда на лучшее, на пастбище. Начинается страда пастушества, начинается пастбищный сезон. Вот и хлопает пастух плетью, давая ему начало.

И почти из ворот каждого двора выгоняют скотину. В больших селах было два стада: овечье стадо и коровье. Это объясняли особенностью пастьбы овец в стаде. Там, где прошло большое количество овец, коровам делать нечего – выстригут, почти до земли, весь травяной покров на пастбище. А, при зимнем стойловом содержании, наоборот полезно содержать вместе овец и коров. И теплее им и, что корова из корма потеряла, то овцы подберут.

Малые деревеньки не могли иметь два стада – паслись вместе и овцы, и коровы. С овцами, при первом выгоне, хлопот бывает мало, но не каждую корову без веревки на рогах не угомонишь и из ворот не выгонишь - отвыкли от пастбища за зиму. Пустынная и тихая ранее ночная улица, вдруг наполняется окриками пастуха, криками хозяев скотины, лаем собак, мычанием коров, блеянием овец и глухим, утробным ревом «мирского» быка.

Пастух обойдет все избы, проверит - все ли проснулись и выгнали впервые после зимы скотину. Собьет скотину в стадо. И, сплошным ревущим потоком, во всю ширины улицы, двинется стадо, подгоняемое пастухом, и владельцами упирающихся «балагих» коров. Так называли упрямых, капризных коров. С этими пастуху на пастбище маята. Чуть не доглядишь, от стада отобьется - домой удерет. Хорошо бы домой, а то проплутает весь день, до темна, в поисках дороги домой и хорошей, потребной для нее травы. А за такими бродягами волки и охотятся.

Егорий - праздник. И он заряжает всех праздничным настроением. Не минет это и пастуха. Он почти весь в обновках. На нем почти новый картуз, чистый, хоть и ношенный, брезентовый плащ с капюшоном. На нем новые самотканые синие портки и новые лапти, а ноги обернуты новыми шерстяными онучами и обмотаны шерстяными оборами - не страшны ногам росные зори. Шерстяные онучи и, когда они сырые, греют. А в запасе с собой еще и сухие. Лапти привычней и в них легче ходить целый день, так что их часто предпочитали не по нужде, а по удобству носки.

Но не забыто и дело. Портки, подпоясаны ремнем, и на нем острый нож в лещётках (род ножен из деревянных пластин - Н,В,). С ним котомка с краюхой хлеба, с бутылкой молока и парой каленых яиц. А отдельно от всего, сверток с необходимым при первой помощи скотине: шило, деготь и, с ним, дегтярный квоч. Иногда бывали и необходимые мази, подаренные знакомым ветеринаром.

Кажется, что пастух безоружен. Но его главное оружие пастушеская плеть, дубинка и верный друг - собака. И с ним, когда большое стадо, его помощник – подпасок, обычно сельский мальчишка.

Новины, а с ними - новые или вновь отделанные дубинка и плеть. Дубинка не просто палка, подобранная в лесу, а увесистый молодой дубок, выкопанный из земли вместе с корневым наплывом, очищенный от коры, и молодых отростков, хорошо просушенный и гладкий - не сучка не задоринки. Не зря дубинка зовется дубинкой. Ведь она из тяжелого, прочного дерева – из дуба. И в умелых руках это грозное оружие. Она может перебить хребтину нападающему волку и разбить ему череп, а метко пущенная, может перебить ему ноги. Словом, в руках пастухов это не только посох странника, а привычное подручное оружие и средство, помогающее пасти - управлять стадом.

Плеть пастуха. Это не просто кнутик, а сложное серьезное и необходимое оружие и средство управления стадом. Мне пришлось видеть плети пастухов маленькой деревни и большого села. Как большое село отличалось от деревеньки, так отличались плети пастухов деревеньки и большого села. Это потом я понял почему. Традиции большого помещичьего села и маленькой почти однодворческой деревеньки, не бывшей никогда сплошь помещичьей, были разными.

Стадо у деревеньки маленькое и пастух с не больно большим гонором. Вот и плеть у него неказистая. На конце кнутовища плети прилажено кольцо. И в него вплетена ременная в четыре, шесть клиновидных прядей, постепенно суживающаяся, плеть, переходящая в волосяной заплетенный кончик из волос коровьих хвостов. Они шершавые и кончик из них дольше не расхлопывается. Чтобы он не расплетался на нем сделано несколько узлов. Плеть длиной, от силы, полторы сажени (три метра).

В сельском обиходе у пастухов были и такие сравнительно простые плети. Но как особую гордость, иногда показывали и старые плети. А у этих и не понятно, где тут кнутовище, а где сама плеть. Потому что кнутовище было гибким, что там такое было, оплетено ременными прядями, непонятно. И начиналось оно с шишки, чтобы не соскальзывала с кнутовища рука. На конце шишки, которой оканчивалось кнутовище, был темляк, для руки. А где начиналась сама плеть, там была пришита бахрома - украшение из узких и коротких, из тонкой кожи, прядей. Сама плеть была значительно толще и тяжелее обычных и плелась из большего количества клиновидных прядей, а оканчивалась также, как и другие. Эта тяжелая плеть была длиннее обычных, и, с учетом длины гибкого кнутовища, не менее двух саженей (около четырех метров). Такая плеть по плечу была только сильному человеку. При замахе тяжелой плетью, в ней накапливалась энергия такой силы, что щелчок этой плети был, по звуку, подобен выстрелу из ружья. Уже много позже я понял, откуда пришли такие необычные плети. Гибкое кнутовище такой плети было подобно офицерскому стеку. Т. е. это мог быть заказ помещика – офицера или даже генерала, для псовой охоты.

А плетьми хорошие пастухи лихо управлялись. Многие, на спор, могли сбить и яблоко с яблони и головку репейника.

И еще одна традиция пришла от помещиков – любителей пасторального быта. Не беспокойте утренний сон помещика пушечным хлопаньем бича, а услаждайте утренний его сон игрой пастушеского рожка. И кто лучше играет тому и похвала.

И дудки пастухов были самые разные и по материалу дудки и по конструкции. К тому времени, которое я помню, их сохранилось мало. И редко слышался пастушеский рожок. Словом, остались только любители этой музыки.

Собака друг человека - точнее друг пастуха. В помощники пастух выбирал собаку покрупнее. Если повезет, вроде «волкодава». Так пастухи называли крупных лохматых собак. Переводка из стародавних помещичьих забав – собак для псовой охоты на волка. Породы, как будто, теперь уже совсем утерянной.

Такой собаке, которая могла биться с волком, делали ошейник из старой конской сбруи с металлическими накладками. Волк об эти накладки зубы то и обломает. Но кроме этого собака обучалась пастьбе стада. Приучалась к командам пастуха.

По весне часто бывают росные, туманные утра. Вот в этих туманных сумерках и пытаются промышлять волки – отбить скотину от стада и растерзать ее. Реви не реви, блей не блей – все равно конец будет один. Вот когда особенно нужна хорошая собака. Она и скотине не даст отбиться от стада, и учует волка раньше, чем увидит его пастух, и, при случае, даст волку трепку, пока не подоспеет помощь пастуха.

Где пасти стадо после коллективизации? До нее были, и скотопрогонные дороги и межи, и грани крестьянских обществ, удельных и бывших помещичьих владений. Теперь их не стало. В коллективном хозяйстве выделяли пастбища иногда удачные, а иногда малопригодные для этого.

По весне, пока трава еще не отросла, пасли и на лугах, которые потом будут скошены на сено. Вреда большого будущему сенокосу скотина не принесет, а почву стадо удобрит. Осенью, когда хорошие озимые зеленя, вот-вот, выйдут в трубку, разок пройдут со скотиной по ним. Считалось, что стадо зеленям не повредит, а растения, спешащие выйти в трубку, выщиплют и заставят зеленя подравняться.

Это не постоянные места выпаса стада. А к травостою постоянного пастбища хорошие пастухи относились придирчиво. На нем не должны, в больших количествах расти вредные для стада растения: ромашка, хвощ, сурепка, дикая редька, полынь и степная полынь – полынок. Все эти травы снижают вкус молока, а иногда, когда их в травостое много, делают его горьким, а пастуха за это не похвалят. Но полностью исключить полынь и другие горькие травы на пастбище невозможно. Но обычно корова их не поедает. Если же корова не избегает этих трав, а наоборот их ищет, то хороший пастух придет вечером и предупредит хозяйку – корова нуждается в полыни потому, что она червяков, глистов из своего нутра гонит. И надо с помощью ветеринара дать корове помощь – выгнать их из нее. Тогда и молоко будет лучше - перестанет быть горьким.

В ложке одного лесочка был прекрасный травяной покров с недалеким родником,- чем не прекрасное пастбище. Но в нем полно росло чемерицы – сочного, ядовитого для скота растения, которая охотно им поедается. Но она настолько ядовита, что даже, при кошении травы на сено, ее надо обязательно выбрасывать. Даже высушенная чемерица остается ядовитой для скота и признак отравления ей - обильное слюнотечение у скотины.

Так, что это плохое место для пастбища.

Особо надо сказать о сухих ковыльных степных ветреных выпасах. Для коров это безвредное пастбище, даже полезное для них – на нем меньше слепней и других кровососов. А для овец травостой ковыльных степей вреден. Султан ковыля запутывается в шерсти овец, уменьшает настриг шерсти и ухудшает ее качество, а само семя ковыля ранит кожу овцы, внедряется в нее и может вызвать болезнь и даже, если его много ввинтилось через кожу в тело овцы, ее гибель. Все эти тонкости пастьбы хороший пастух знает.

Бедой может обернуться, когда корова по недосмотру отобьется от стада и забредет, на так любимые коровами посевного травостоя красного клевера или набрести на временно безнадзорный ворох зерна на току. Она может всем этим обожраться, и ее начнет пучить. И это грозит ей гибелью. Опытный пастух исправит этот свой недогляд и ее оплошность. Вот когда пригодится шило. Им он сделает в нужном месте прокол и выпустит «злой дух» из утробы коровы и тем спасет ее от гибели. А себя избавит от упреков за недосмотр скотины.

Коровы в стаде не ведут себя смирно. Иногда они нарочно или нечаянно пускают в ход свои рога и ранят друг друга. Чаще всего рана там, где ранить легко - в мягких покровах под хвостом.

Лето. «Ах, лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной, да комары и мухи…» (А.С.Пушкин).

А мухи, действительно, тут, как тут. И в ране обязательно намечут червей. Когда червяков мало, пастух их шилом удалит и, чтобы отпугивать мух от раны, смажет ее, с помощью квоча, дегтем.

А лето дарит не только надоедливый рой мух, лезущих во все коровьи щелки и облепляющих и вымя и все доступные для них места. Около них летают и много других кровососов и паразитов коровьего и овечьего стада.

В самый летний зной начинаются «бзыки» коровьего стада. Коровы, задрав хвосты и ревя, мечутся по всему пастбищу.

Причина этого тучи слепней и оводов - сущее наказание для стада летом. Обилие их и доводит коров до неистовства.

Вот и мечутся они, задрав хвосты, по всему пастбищу, спасаясь от слепней и оводов. Удои коров, при этом сильно уменьшаются, и они сильно худеют. И им приходится искать спасение от всех кровососов и паразитов только в воде. На стойбище, около пруда, они заходят в воду, буквально оставляя на верху только голову с ноздрями.

Массовая атака паразитов - личинок оводов на шерстный покров коров, и атака слепней доводит коров до «бзыков» и загоняет их в воду.

Возможно, мелкие рыбешки – огольцы, которых всегда много в стойбищных прудах, помогают очищать шерсть от разных паразитов. А на пастбище стадо сопровождается птицами, ищущими в шерсти животных и на травостое свою пищу.

Что же должна испытывать скотина, при массовом нападении оводов? Как говорит ветеринария, ведь только одна самка овода откладывает более 2500 яиц. Чудовищный зуд, при массовом внедрении личинок в кожу животному, вообразить трудно. Слепни и оводы и доводят до неистовства все стадо. Для предупреждения этого, что только не делают пастухи и хозяева скота: смазки, отпугивающие слепней и оводов, окуривание скота специальными препаратами. Раньше смазывали шерсть вазелином, а потом более дешевым и доступным солидолом. Это мешает оводу отложить на шерсть яйца.

Когда на чепрачной части животного образуются желваки - это уже окончание развития личинок овода - путешествия паразита в теле животного.

Скоро, если не выдавить личинок, они проделают дыры в коже желвака, упадут на почву пастбища и превратятся в куколок оводов, заражая пастбище этими паразитами и делая его для пастьбы негодным.

Таким образом, считали пастухи, может стать и «убитое» многолетним, на одном месте, выпасом скота. На нем кроме травы будет и обилие различных паразитов скота. По мысли пастухов, нужно соблюдать своеобразный «севооборот» пастбища.

И хороший пастух сменит пастбище и приведет стадо на новое место, где оводов может быть меньше. А на пастбище, зараженном оводами, пусть пасутся птицы и другие враги этих паразитов. И о нем пусть заботятся, как его улучшить, ветеринары и агрономы.

А ну пошли, родимые! (фото: Asam84)

Полуденный зной. И пастух привел стадо на стойло. Завидев воду, стадо пускается почти бегом. Велика жажда. Но брезгливые коровы пьют родниковую воду из ручья. А другие кидаются к мутной прудовой воде, взбаламученной непрерывным купанием ребятишек.

В нашей маленькой деревеньке стойло было рядом, в овраге. Вот и шли чередой доярки мимо нашего дома, спускаясь в овраг на обеденную дойку. Удивительно, как коровы знали свою кличку. «Ночка, Ночка» - кричит хозяйка, и, фыркая и мыча, из пруда вылезет любимица, получит круто посоленный кусок ржаного теста или другое-какое лакомство. Подмоют ей вымя и зазвенят струи молока в подойнике. Для меня эти звуки струй молока в подойнике всегда были удивительной музыкой, музыкой покоя и достатка в доме.

А пастух рад был близости стойла к деревне и шел на обед к очередной хозяйке. Пообедает и подремлет в прохладе мазанки или «погребицы».

Иногда он оставался на стойбище - обед ему приносили прямо туда. Вот когда ребятишки и слушали рассказы о не совсем легкой жизни пастуха, но о жизни в природе и с природой вместе.

Когда зной пойдет на убыль, поднимет пастух стадо, и поведет по привычной тропе. Поведет по натоптанным террасами скатам оврага, на раздольные луга за урочищем «Хохлов дуб». ( http://www.posurie.narod.ru/Vyr_Rod.htm - «Радости и слезы поколений», гл. «Шафтель»)

А вечером вернется стадо, и пустятся коровы, почти бегом, к зовущим покрикам хозяек, к приготовленному лакомству - охапке свежей, круто посоленной, травы. И зазвенят под струями молока подойники.

Летом грозы и ненастье – испытание для пастуха. Брезентовый плащ - не лучшая защита от них. Рано или поздно он станет влажным изнутри. Хорошо, если гроза кратковременная, а потом будет солнце: радость пастуху и стаду - на влажном лугу, с мягкой, после дождя, травой.

Хорошо, когда заранее приготовлен шалашик на пастбище. Хоть там от непогоды спрятаться. Но настоящее испытание для пастуха - дождь со шквалом и длительным сильным ветром. Шалаш шквал разметет, а скотину ветрище далеко-далеко угонит. Собирай и сбивай потом стадо - побегаешь и с подпаском, и с собакой. Ну, а в особо ненастные дни стадо не выгоняли, скотина оставалась дома.

В нашем другом большом селе стойло было далеко. Да, и пасли стадо не близко. Поэтому в памяти отложилось воспоминаний о пастухах и пастушестве меньше - только вечерние пастушеские рассказы, да хвастовство плетьми и собаками – волкодавами и их схватками с волками.

В них этих рассказах были и легенды о былых помещичьих стадах и о стадах крестьянских обществ, легенды о стародавних пастухах стад. И рассказы о пастушеских рожках и об освящении скота попом и вообще о прошлой старине.

Перед войной колхозные и совхозные стада еще не сложились, были малыми. Да и недороды начала 1930-х годов и 1936-го года не давали вздохнуть свободно. Недороды для нас не в новинку. Недаром ученые придумали для наших мест даже название – «зона рискованного земледелия». Но, все-таки, переломили это течение жизни и появились большие стада колхозного и совхозного скота. Стали заботиться о племенном хозяйстве животноводства. И старались показать достижения в этом на ВСХВ (Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставке). После войны она стала зваться ВДНХ (Выставка Достижений Народного Хозяйства). Почему я сейчас говорю об этом - узнаете позже. А сейчас мы поймем, что скотоводство перед войной было на подъеме.

Война. Пожарищами и пыльными степными шляхами тянулись бесчисленные гурты скота, - скорей на восток, – там спасение. Подальше от нашествия, - на встречу спешащим на фронт войскам. По рассказам многих, ставших совершенно неожиданно для себя гуртоправами, на переправах фашистские летчики караулили эти стада. В дыму пожарищ и клубах дорожной пыли их не было видно. Это была для них хорошая маскировка, а на переправе – вот они, как на ладони. Тогда и начиналась дикая охота за ними. Били наверняка. Даже раненное животное погибало. И речной поток становился красным от крови уничтоженного гурта.

В военной кинохронике иногда показывают кадры: по Красной площади сплошным потоком идет стадо беззвучно ревущих коров. Для меня эти кадры стали СИМВОЛОМ беды - нашествия на нашу Родину. Они для меня красноречивей многих подобных.

Кончилась война. Вместе с сознанием Победы пришли и эмоции, переполняющие души. И радость, и слезы, и рыдания от ощущения непомерно тяжкого груза военной тоски и тревоги, придавливавший нас и который мы, наконец, с души сбросили.

Просветленными глазами огляделись. И увидели какая гигантская работа предстоит - половина страны лежит в развалинах. В этих развалинах не только городские промышленные предприятия. Колхозному животноводству нанесен такой урон, что многие считали - едва ли оно поднимется: и больших стад нет и пасти их некому. А корову ведь в один год не вырастишь. Когда еще она станет настоящей коровой, и будет хорошей, но всего лишь телушкой.

Еще раз огляделись и увидели: у нашей Родины огромный кусок срочной работы, а лучшие ее работники лежат в безымянных могилах, а кости иных тлеют во многих её непролазных дебрях.

И, еще в придачу, природа напомнила, что мы живем в «зоне рискованного земледелия». Грянула невиданная засуха 1946-го года и недород, связанный с ней. На поля страшно было смотреть – на них образовались сплошные трещины, в которые даже ладонь лезет. А старики о посевах с тревогой говорили: «От колоса до колоса – не услышишь человеческого голоса». Урожай – семян многие не собрали. Словом, послевоенные годы были намного труднее военных лет. Вдохновляло только сознание Победы – преодолеем, бывало ведь много хуже. Лишь бы не было войны!

А международное положение страны какое? Грозят ядерным, атомным шантажом. Объявили нам холодную войну. На помощь со стороны надеяться нечего. Со своей разрухой мы остались в одиночестве.

Даже такой, объявившийся американский «друг» (на самом деле соискатель президентства), господин Уоллес твердил: «Вы дайте нам только сырье. А мы обеспечим вас хорошими товарами».

Даже благожелатели видят в нас только свою колонию и не более того. Разве справится наша Родина с таким разорением? И сами себе они отвечали – нипочем.

Наша страна населена многими народностями и народами. Общая судьба и история выработала особый их характер. Главная черта этого характера - терпение.

Не даром на своих пепелищах много раз наши предки терпеливо заново возрождали Русь. Как у Некрасова: «…Вынесет все …».

И вынесли! Пусть удивляются теперь историки подвигу народа, какой сделали за десять послевоенных лет. И считают его цену.

И с гордостью за совершенные дела, стали показывать их на Выставке Достижения Народного Хозяйства (ВДНХ).

На этой выставке появились первые образцы аппаратов механической дойки коров, облегчающие жизнь подвижниц скотоводства - доярок.

А выставочное движение перекинулось на региональный, даже областной уровень. И почти каждый регион старался вывести породу скота, наиболее подходящую, для своих условий – костромскую породу, холмогорскую породу, красную степную и др. Почти в каждой области появились фермы племенных телок. Племенной бык самое настоящее золото. И, в помощь ему, позднее разработали и внедрили искусственное осеменение коров и низкотемпературное сохранение продуктов для этого осеменения. А ведь, замораживание в жидком азоте, в котором они сохраняются - это высокая технология.

Росли стада. И начались эксперименты: с «электропастухами», когда часть пастбища огораживалась проводом с отпугивающим скотину напряжением электротока. Эксперименты с привязным содержанием скота и его механической дойкой. И многим другим, но больше всего преуспели в замене слова «пастух» словом «скотник».

Но вдруг обнаружили – мы топчемся на месте. Правители, - геронтологи, - не имели за душой новых вдохновляющих идей. Имели только «Продовольственную программу» и дефицит в стране мяса.

И явился, не к ночи будет сказано, Первый Президент России - Ельцин. А с ним пришли (скорее привели его к власти) и люди, никогда не имевшие опыта руководителей крупных предприятий, тем более опыта управления государством.

Самый тяжелый инструмент, который, когда-либо они держали в руках, – пишущая ручка. И лучшими своими учителями они считали зарубежных наших «доброжелателей». Эти прямо считали: зачем, что-то производить, когда это можно купить. И поэтому долой противников этому.

И кончились большие стада – пошли под нож. От ферм племенных телок остались одни развалины. От коровников торчали только ребра строений. Тоскливо хлопали остатками пленки теплицы. Заросшие бывшие нивы стали зарастать сорным лесом. Зато демократия. И жиденькое молочко, и кусочек мяса с ладошек заграничного дяди. И пусть не обольщает нас обилие всего в магазинах. Это все произведено не нами.

Такого всеобщего разорения хозяйства не было даже в тяжелейшие послевоенные годы.

Окончательно добили нашу деревню. Пусть кто-то и усмехается, но мы и вся Россия оттуда, с наших раздолий и перелогов. Это они родили наш, не совсем обычный характер, не понятный для многих заезжих.

И теперь мы, как мухи, попавшие в этот не то мед, не то дерьмо, стараемся выбраться из того, во что нас либеральные доброхоты затащили.

***

Однажды мы были в Чехословакии. Принимавшие нас друзья решили сделать нам авто экскурсию по чехословацкой границе, чтобы показать укрепрайон на бывшей границе с Германией (на границе Судетской области). Укрепления, ни разу не выстрелившие, нас впечатлили. Удивила и граница. Удивила понарошку закрытым шлагбаумом, который никто не охранял, и густо заросшей бывшей контрольно-следовой полосой, на которой паслась одинокая корова. Но больше нас удивило, на этой совершенно свободной границе, замечания произнесенные с чувством гордости нашими сопровождающими: «Эта корова польская, наши коровы на привязном содержании и механической дойке».

Тогда еще для нас это было в диковинку. Не везде еще это прижилось.

С тех пор прошло почти 50 лет. И теперь автоматизация процесса содержания и дойки коров доведена, в иных хозяйствах, до предела. Даже козы на механической дойке.

Спросить бы этих коров: кто из них счастливее и ценят ли они надежность привязной сытости, взамен раздолья свободного выпаса? Молчат. Только мычат. Понять бы нам это мычание.

И не понятно толи восторгаться этим, толи грустить по тем временам, что у Пушкина в стихотворении из детского букваря: «Румяной зарею покрылся восток. В селе за рекою потух огонек. Росой окропились цветы на полях, Стада пробудились на мягких лугах».

26-го мая 1979 года я сидел на берегу озера Моховое (по-другому Круглое). Сидел и удивлялся дружному вылету стрекоз из воды озера.

Вдруг из лесу вышло несколько (около десятка) коров и телят. Следом за ними, с прутиком в руках вышла молодая женщина. Пытаясь завести разговор, я напомнил, что в этом озере, когда-то уничтожали химическое оружие, и она напрасно к нему подогнала на водопой стадо. Ответ ее удивил меня: «А мы знаем это. Нам старики рассказывали, как его уничтожали. Но мы считаем, что озеро уже от этого очистилось, и оно безопасно. Вот и гоняем сюда стадо на водопой. Сегодня моя очередь пасти стадо. Мы пасем его по очереди от дома к дому».

Я с трудом мог бы назвать эту женщину пастухом. Она в этом деле человек случайный. И науку пастушества, если и пройдет, то пройдет нескоро. Скорее всего, она останется полузнайкой в этом деле.

Стадо вскоре ушло. А я остался в раздумье: круг замкнулся – пастушество вернулось к своим истокам. Вот и кончились романтика и трудности пастушества.

Скоро в словарях старинных слов будут искать значения слов: «пастух», «пастушество» и «доярка».

г. Пенза, 2015 г.